Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] - Михаил Ахманов

Последний из Кодексов, Кодекс Чести, относился только к светлорожденным и был един во всех Великих Очагах, хоть и не везде почитали его с одинаковым усердием. Говорилось в этом Кодексе, что потомкам богов надлежит идти дорогой сетанны, что сетанна - честь их и гордость, доблесть и мужество, благородство и мудрость; сетанна - право на власть, и лишь тот, кто обрел ее, может повелевать людьми и спорить с судьбой. Еще говорилось о достойных власти, об испытаниях, предстоящих им, о ритуальном поединке в год двадцатилетия, когда светлорожденный бьется насмерть со своим ровестником, чтобы доказать свою силу, и твердость, и счастливый жребий. Еще говорилось о том, как сохранять светлую кровь, как выбирать женщин для продолжения рода и как воспитывать и обучать детей; говорилось - правда, намеками - о снах, посещающих в юности потомков богов, и об их увядании и смерти. Но самое важное было сказано в конце и звучало так: долгая жизнь дана светлорожденным, однако не должны они бояться преждевременной гибели и искать безопасных троп. Ибо лучше умереть расколотым нефритом, чем жить куском угля.

Впрочем, эту божественную мудрость каждый из владык толковал по-своему.

Одиссарский властитель Джиллор, сын Джеданны, Ахау Юга, был намерен укрепить свою державу, чтобы сделалась она подобной кулаку, огражденному боевыми кольцами, чтобы встали на рубежах ее крепости, чтобы поднялись под их защитой города и пролегли между ними дороги, чтобы в любой конец страны конное войско добиралось быстрее сокола, и чтобы стало оно многочисленным и грозным. Но расширять свой Удел и теснить соседей Джиллор больше не собирался; земли его и так были обширными, заморские владения - богатыми, а род - не обделенным ни славой, ни честью. Как всякий опытный полководец-наком, знал он, когда наступать, а когда обороняться, и полагал, что в ближайшее столетие нужен Одиссару мир; сам же он, отдав войне молодые годы, в зрелых намеревался строить. Но свой клинок, покоившийся в ножнах, держал наточенным и готовым к битве.

У Харада, владыки северных краев, были другие проблемы. Жизнь его близилась к концу, и хоть имел он достойного наследника, но дела своего не завершил: по-прежнему кружили у тайонельских границ меднолицые дикари из Края Тотемов и с Острова Туманных Скал, и не было с ними ни войны, ни мира. Сотня мелких стычек не заменит сражение, а если нет сражения, то нет и войны. Однако мира тоже нет; если свистят в лесах боевые стрелы, какой же это мир? Такая ситуация раздражала Харада; хотелось ему оставить сыновьям не тот огонь, что мечется в костре, но очаг, где пламя горит спокойно и ровно за каменными стенами. И потому не глядел он на юг, не мечтал о заморских владениях, а думал о севере - о необъятном севере Эйпонны, где могли бы разместиться все шесть Великих Уделов.

Светлорожденный Мкад-ап-Сенна, Повелитель Стад и Ахау Башен, в свои сто десять лет находился в расцвете силы и на вершине могущества. Страна его была просторной, население - редким, и на каждого человека, мужчину, женщину или дитя, приходилось по двадцать быков. Может, по тридцать или по пятьдесят - кто их считал, эти огромные стада, бродившие в бескрайней степи меж каменных башен? Но сеннамитскому владыке все чаще казалось, что мир стоит не только на быках и башнях; нужны еще и города, и корабли, и мастерские, и люди, знакомые с ремеслом. Коль их не будет, то сеннамиты сами обратятся в быков, в тупых и сильных животных, которым даны лишь немногие радости - набить брюхо травой, опрокинуть соперника да оседлать побольше самок. Это пугало Мкада; желал он иной судьбы для своего Очага и вел дело к тому, чтоб отменить или обойти кое-какие традиции и законы, священные для Сеннама издревле. Но древность кончилась, наступали новые времена, и запрет на постройку нескольких башен в родовых угодьях казался теперь нелепым, словно повозка, к которой забыли приделать колеса. Ведь одна башня - не город! Или все-таки город? Нигде не сказано, какой ей быть ширины, какой высоты, и нужна ли над нею крыша… Так что воздвигнув стену в десять тысяч шагов и замкнув ее, можно объявить это строение башней, а внутри возвести дома, как в Арсолане, и разбить сады, как в Одиссаре. А рядом выстроить пристани для кораблей, ибо в древних заветах про суда и пристани не сказано ни слова. Об этот размышлял Мкад-ап-Сенна, Повелитель Стад и Ахау Башен; и не зря считали его мудрым правителем, не нарушавшим ни традиций предков, ни заветов Чилам Баль.

Че Чантар, сагамор Арсоланы, приближался к тому рубежу, где нет различий между славой и безвестностью, где теряют смысл власть и тяга к великим свершеньям, где начинается битва не с врагами, подступившими к стенам хогана, а с самим собой. Он, кинну, прожил на свете двести двадцать пять лет и мог прожить еще столько же, но для чего? Полтора века он правил и строил, карал и миловал, но эта игра больше не увлекала его; как все, длившееся слишком протяженный срок, она успела ему наскучить. Однако он был слишком честным игроком, чтобы бросить мяч, не закончив партии. Правда, ее завершение не за горами; если план - план Чантара! - будет принят, то мяч окажется в кольце, и можно позабыть об этом надоевшем состязании… Другие игроки выйдут на арену, а Че Чантар исчезнет; появится иная личность, начнется иная жизнь, тоже не без утрат, не без потерь, но будут в ней и свои радости… Ведь новизна - уже счастье! Недаром старый Унгир-Брен на склоне лет своих отправился странствовать по Бескрайним Водам, а в одном из посланий, принесенных соколом в Инкалу, написал: дар долгой жизни слишком драгоценен, чтобы расточать его в борьбе за власть…

Че Чантар был с этим согласен, но Одо'ата, новый тасситский властелин, нашел бы что возразить старому аххалю. Он, полукровка, наделенный властью, но отнюдь не долгой жизнью, торопился; он мечтал свершить нечто великое, нечто такое, что потрясло бы мир, дабы тот кусок угля, который он являл собой, сразу сделался нефритом. Пусть треснутым, второсортным, но - нефритом! Кроме жгучей тяги к великим свершеньям, его обуревала зависть, яростная зависть к тем, кто проживет дольше его и дольше будет править и наслаждаться властью. Он неистово тянулся к ней, к огромной власти, большей, чем была дарована ему; он полагал, что ее огромность уравновесит тот жалкий срок, что был отпущен ему судьбой.

Но чтобы получить такую власть, он нуждался в сильном союзнике и в подтверждении своих прав. Подтверждение было очень важным: если бы Провидец Мейтасса одарил потомков своих Пятой Скрижалью Чилам Баль со всеми нужными пророчествами, то все увидели бы, что он, Одо'ата, следует путями богов, и значит, воевать с ним бесполезно. Он верил, что разыщет свою Книгу, найдет ее на страх врагам, если даже придется разобрать по камешку древнее святилище в Цолане, а каждый камень расколоть секирой! Отчего бы и нет? Ведь эти майя, ублюдки с плоскими черепами, похитили принадлежащее Мейтассе!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});